Нумерология: цифровая системная тайнопись в «Нарспи»

1). В предыдущих выпусках, опубликованных на данном сайте, говорилось о том, что ряд записей в своем дневнике и рукописях, которые до нас не дошли, Кестентин Кашкр шифровал только ему ведомыми знаками (на данный факт из воспоминаний его однокашников обратил внимание профессор Виталий Эртиван). Надо полагать, тяга к тайнописи — это для Кестентина Кашкр не самоцель, она в его произведениях глубоко проникает в художественную плоть. В этой связи продолжим дальнейший поиск тайных кодов поэмы «Нарспи».

2). В 1-5 выпусках из данной серии публикаций мной отмечалось: многие тайны в архитектонику поэмы автором заложены сознательно, многие связаны с тайной чувашского слова и уходят корнями в глубины чувашской мифопоэтики и генерируются какими-то неведомыми самому автору силами из области коллективно-бессознательных архетипов. Эти сакрально-мистические сигналы из глубины веков и свыше — из чувашского Космоса (Космос — в значении «миропорядок»), которым всецело доверяется перо автора — и есть предмет настоящего исследования. Причем таинственный мир «Нарспи», уверен, никогда не будет до конца исследован (поэтому рабочее название данной рукописи монографии именуется: «ТысячИ и 1 тайна «Нарспи», а не «ТысячИ тайн»).

3). В данной статье речь пойдет о неисследованном мире таинственных цифр, присутствующих на страницах «Нарспи» — о тайнах нумерологии. Интернет-версия планируемой к выпуску монографии не позволяет пространно изложить ее фрагменты, в связи с чем придется прибегнуть к тезисной форме размещения материала с максимальным упрощением научного стиля изложения.

Тайна цифр «1» и «0» в «Нарспи»

1). Обратим внимание на то, что каждая глава «Нарспи» имеет свой заголовок. При этом главы произведения «Нарспи» подвергнуты нумерации. Хотя, казалось бы, последнее не требуется и вполне достаточно именование глав. Что любопытно, в остальных произведениях Кестентина Кашкр, размещенных в сборнике-антологии «Чӑваш халлапӗсем» («Сказки и предания чуваш»), подобный опыт нумерации сюжетных частей отсутствует. Это стихотворная притча «Икӗ хӗр» (Две дочери), баллады «Тимӗр тылӑ» (Железная мялка), «Тӑлӑх арӑм» (Вдова). Впрочем, они по объему значительно короче произведения «Нарспи».

2). Итак, намеренно ли автор нумерует главы «Нарспи»? Или же делает это для упорядочения течения сюжета? Опережая будущую аргументацию, выскажу предположение: делается это далеко не случайно. Здесь тайна нумерологии обязуется обрести художественную плоть. И в этом мы, читатели, вскоре убедимся.

3). Первый сигнал о том, что нумерация глав — это значимая часть художественного подтекста произведения, читатель обнаруживается при чтении первой главы, которая именуется «Силпи ялӗнче» (В селении Сильби). Ее первые строки связаны с Солнцем, его активной жизнетворящей ролью для Сильби и сильбиян: «Пуш уйӑхӑн вӗҫӗнче / Хӗвел пӑхрӗ ӑшӑтса…» — В конце месяца пуш (месяца марта) /Солнце, согревая, глянуло… Солнце для чувашей Сильби является ПЕРВОсветилом (древние чуваши, поклоняясь Солнцу весь свой миропорядок — ритуалы и обычаи — строят из зороастрийского понимания ПЕРВОтворящей роли Солнца).

3). И здесь, именно в первой главе мы видим начало отсчета сильбийского времени. Началом этого отсчета — является пуш уйӑх. В древнем чувашском календаре это первый месяц нового года и наступает он по современному календарю в ночь с 21 на 22 марта (подробнее об этом см. во 2 и 4 выпусках, размещенных на данном сайте). Отсчет временной начинается с единицы (с цифры «1») и поэтому вполне мотивировано цифровое обозначение главы «Силпи ялӗнче» (В селении Сильби) первым номером (см. фото).

4). Стоп! А не с цифры ли «0» (ноль) начинается счет и, соответственно, отсчет времени? Именно так. Но и этот момент нашел отображение и в первых строчках «Нарспи»! «Пуш уйӑх» буквально переводится как пустой месяц, пустой — значит нулевой. Но стоило Солнцу проявить свою активность, как «0» (ноль) моментально перестает быть значимой единицей временного отсчета, первенство переходит к «1» (единице). Отрицание ноля хотя бы одной секундой (даже миллионной долей секунды) уже работает на единицу. (Пример для простоты понимания: нынешний Новый год после 12-ого удара курантов начинает новогодний январский отсчет времени).

5). Обратим внимание на еще один интересный момент. В произведении лишь единожды — ОДНОкратно — 1 раз (!) упоминается чувашское название месяца, что подчеркивает исключительность данного момента (об остальных календарных чувашских месяцах и датах мы будем догадываться самостоятельно — исходя из называния справляемых сильбиянами праздников и проведения ими тех или иных полевых работ). Единичность (здесь единичное упоминание календарного месяца) — это знак одного — «1» (единицы), а в данном случае — знак единичного исключения из содержательных правил сюжетостроения произведения, выработанных автором, т.е. правил которым он всецело подчиняется на протяжении повествования. К символической значимости мистической единицы («1») в «Нарспи» мы еще неоднократно вернемся. Далее поразмышляем о мистическом (мистическом ли?) явлении других цифровых символов в произведении.

Цифра «4» в мифологическая структуре сюжета поэмы

1). В своей монографии («Поэтика Константина Иванова: вопросы метода, жанра, стиля») при рассмотрении поэмы «Нарспи» с точки зрения мифологических особенностей я попытался подробно описать 4 сюжетообразующих элемента, которые присутствуют в «Нарспи». Коротко изложу суть концепции. Американский ученый-структуралист Гарри Слокховер, автор монографии «Мифопоэтика», вслед за структуралистом Клодом Леви-Строссом, выделяет четыре существенных элемента, присутствующих в мифологических сюжетах. Это: 1) «эдемов рай или детство»; 2) «падение или преступление»; 3)«путешествие»; 4)«возвращение или гибель героя».

2). Что весьма примечательно, все эти 4 элемента, включая вариативность 1-ого, 2-ого и 4-ого элементов, присутствуют в повествовании о судьбе героини!!! Что весьма удивительно, 18-лений автор «Нарспи» не мог знать научные труды структуралистов уже по факту своего более раннего рождения и смерти (1890-2015). Видимо, раскрытие тайны кроется не просто в гениальности поэта, но и в том, что чувашское слово, будучи свободным от воздействия монорелигий — ислама и христианства — в своей системной архетипической основе обладает всеобщим языковым мифопоэтическим кодом (подробнее — в указанной монографии).

О тайне цифр «4», «3», «7» в «Нарспи»

1). Автор «Нарспи» при нумерации глав в отличие от Пушкина в «Евгении Онегине» использует арабские цифры (Пушкин, нумеруя строфы своей поэмы в стихах, пользуется римскими цифрами). А вот обратил ли внимание кто-либо из вас на то, что арабская цифра «4» состоит именно из четырех отрезков — трех одинаковых и одного короткого длиной в 1/3 в сравнении с остальными тремя, при этом один из этих трех отрезков (единственная горизонталь) категорично «перерезает» длинную вертикаль? Я здесь неоднократно упомянул цифру три (3), причем упомянул вынуждено, так как квалифицированно описать по-другому «четверку» — невозможно. Здесь в графическом выражении словно бы происходит отрицание «трех» — «четверкой», где «3» символизирует развитие, а «4» — есть знак устойчивого завершения развития.

Предположу, что данный факт для молодого автора «Нарспи» Кестентина Кашкр не остался незамеченным, причем следует иметь в виду, что во времена издания антологии «Сказки и предания чуваш» (1908 год) данная цифра типографским образом отражалась несколько отлично от современной «четверки» — см. оригинал издания. К цифре «три», и ее отрицания цифрой «четыре» мы вернемся немного позже.

2). В чувашской космогонической мифологии четырехугольный квадрат означал землю, что отражено в чувашских орнаментах. Троекратно (3 раза) повторяемое Солнце (утреннее, дневное, закатное) также имело форму четырехугольного квадрата. Разумеется, данный факт сакральной символизации цифр «4» и «3» (возможно, также и изображение модели мира из 3 частей) было известно автору «Нарспи». Об этом см. в упомянутой моей моей монографии.

3). Перейдем непосредственно к анализу поэмы. В произведении только четыре (4) взрослых персонажа названы именами (это: Нарспи, Михитер, Сетнер, Тхтаман). Они — главные действующие сюжетообразующие лица поэмы. Случайность это или нет? Если говорить о системности проявления цифры «четыре» и внимании к этой цифре со стороны автора данный факт никоим образом не следует сбрасывать со счетов. Но в произведении присутствует еще один эпизодический персонаж — это 7-летний Сентти. Немного позже выскажусь о магии цифр «1» и «7» применительно к произведению и к данному персонажу.

4). Свадьба Нарспи (свадьба в доме невесты) в Сильби начинается сразу же в первые часы начала четвертого месяца древнечувашского (зороастристского) календаря — после наступления празднования древнего чувашского праздника ҫимӗк (кстати, это слово в этнографическом плане не имеет ничего общего с русским «семик»). Ҫимӗк знаменует день летнего солнцестояния (по современному календарю — это ночь 21 июня с переходом на 22 июня), время начала угасания солнца и, соответственно, начала укорачивания дневного времени — в противовес весеннему равноденствию (см. выше о начале произведения). Дата могла сдвигаться — в зависимости от того двенадцатимесячный или тринадцатимесячный год отмечался в календаре — подробнее см. выпуски об имянаречении Нарспи на данном сайте. (Кстати, символом чувашского ҫимӗк является свастика, начинающая вращение против обычного движения солнца — как у германских фашистов; видимо, не случайно именно в это утро они выбрали время для нападения на Россию). После 1 дня ҫимӗк(а) следовало начало четвертого месяца чувашского календаря — Утӑ уйӑхӗ (месяц заготовки сена). Еще один момент, учитываемый автором: ҫимӗк чуваши начинали отмечать обязательно в 4-ый день недели — кӗҫнерикун (в четверг).

5). «Хӗвел ансан, каҫ пулсан,/Паян туя лартаҫҫӗ» (После захода солнца, с наступлением ночи/вечера/Сегодня свадьбу начнут), — говорит Нарспи Сетнеру на свидании у родника. Так оно и случилось в тот же день, с закатом Солнца началась свадьба Нарспи: «Шӑпӑр сасси чӑйлатать, /Туя ячӗҫ пуҫласа» («Волынки звук звенит, свадьбу начали справлять). Закат Солнца у чувашей знаменовал начало следующего дня — здесь первые часы 4-ого месяца календаря, отсюда: «каҫ пулсан», когда (контекстуально) время позднего вечера и ночи становятся равнозначными. Таким образом, именно в начале 4-ого месяца, чувашского календаря, в первые же его часы, началась свадьба Нарспи, как впоследствии узнаем, ставшая началом ее трагедийного конца. При внимательном чтении текста читатель должен обнаружить еще одну авторскую тайну: автор сюжетно «организующий» свадьбу Нарспи в 1-ый день (более того, в первые часы) начала 4-ого чувашского календарного месяца, создает подтекстную символическую перекличку, магических для поэтики «Нарспи», цифр «4» и «1».

6). Выше мы с читателями обнаружили определенную мотивированную связь цифры «1» с нумерологией первой главы «Нарспи». Если следовать данной логике, то что-то необычное, мы, возможно, обнаружим в главе под номером «4». Удивительно, но факт, 4-ая глава, именуемая «Туй» (Свадьба) как раз являет описание свадебного торжества. До этого сильбияне — родственники далекие и близкие — после захода солнца заходили в дом Михитера, что называется «отметиться», поздравить Нарспи и ее родителей с «удачным выбором жениха», и, тем самым, зафиксировать факт предварительного этапа свадебного ритуала. Но ведь темной ночью справить свадьбу невозможно. Так вот, начало проведения «девичьей свадьбы» в Сильби описано именно в 4-ой главе произведения.

7). Еще один момент, связанный с тайной цифр «3» и «4». «Свадьба невесты» (Хӗр туйӗ) в Сильби вместе со сватьями из Хужлги, приехавшими за невестой, праздновалась 3 дня: «Турӗҫ туя виҫӗ кун/Хушӑлкари хӑтасем./Анчах кайма тепӗр кун/ Вӑхӑт теҫҫӗ хӑнасем» — 3 дня праздновали сваты из Хужлги (в Сильби). Однако на следующий день — пора, сказали, завершать (и ехать назад). И именно на 4-ый день сильбийский свадебный поезд отправляется в селение Хужлга, где своим пребыванием окончательно зафиксирует завершение свадебного ритуала. Если цифра «3» в мифомышлении разных народов (в том числе чувашском) предполагает знак развития, то цифра «4» — есть знак завершения течения того или иного процесса. Таким образом, сильбийские гости, приехавшие за невестой, затвердив свадебный ритуал, отправляются в обратный путь.

8). А знаете ли вы, сколько человек живет в Сильби? Сколько в селении дворов? Из текста поэмы нам известно, что это древнее чувашское селение и, надо полагать, далеко не маленькая деревенька. Однако точное количество числа жителей и дворовых хозяйств в Сильби нам неведомо. Да и важно ли это, ведь это художественное произведение, а не документ и, соответственно, документальный статотчет здесь неуместен. Зато известно: автор поэмы отправляет из Сильби свадебный поезд ровно из 43 подвод.

9). А как читатель отнесется к следующим строчкам в главе «Ҫимӗк иртсен» (После симека):

Иртсе кайрӗ виҫ эрне

Ҫимӗк эрни хыҫӗнчен,

Ват упӑшка хӗснине

Нарспи тӳсрӗ ҫавӑнччен.

Анчах тепӗр эрнинче,

Пӗрре уяр ырӑ каҫ...

(Чим-ха, кӑна калама

Вӑхӑтсӑрах юрамасть.)

Буквальный перевод: Прошло три недели после окончания симека, издевательства старого мужа Нарспи терпела до этой поры. Однако на следующей неделе в один из светлых добрых дней… (Подождите-ка, до поры, до времени об этом нельзя говорить).

Но следующая неделя — это 4-ая неделя после конца празднования симека. Она-то и стала завершением земной жизни ее мучителя Тхтамана (выше говорилось: цифра 4 знаменует знак завершения). То есть, именно на четвертой неделе Нарспи предстает убийцей Тхтамана. И хотя автор не говорит об этом, но подсчет, который ведет читатель, обнаруживает эту сакральную цифру.

Цифры «4» и «1» в заключительной главе

1). Лишь 1 (один) раз автор открыто упоминает цифру «4». Причем делает это в последней главе произведения, которая именуется «Тӑватӑ вилӗ» (Четыре смерти). Употребление лишь единожды — 1 раз (!) да еще в заголовке (!) цифры «четыре» рядом со словом вилӗ, в связи связанное с гибелью всех (!) четырех сюжетообразующих взрослых персонажей, словно бы обнуляетсюжет, приводит к общему знаменателю, равного цифре «0», содержание произведения. Тем самым завершается течение действия. Значение цифры «4» в качестве завершения цикла (здесь таковым завершением является смерть всех основных действующих лиц) мной подробно описана в монографии «Поэтика Константина Иванова: вопросы метода жанра, стиля», поэтому не буду детализировать рассмотрение данного вопроса. Обобщая выскажусь: здесь налицо системное использование магии цифр «4», «1», «0».

2). Еще раз обратим более пристальное внимание на заключительную главу «Тӑватӑ вилӗ» (Четыре смерти). Автор, думается, не случайно обозначает ее номером 14 (это 14-ая глава «Нарспи»). Выше отмечалось, что начало произведения было мотивированно связано с цифрой «1» — началом развития сюжета и изображением начала отсчета времени (наступление сильбийского Нового года) по зороастрийскому древнечувашскому календарю. Цифра же «4» знаменует конец развития, а здесь еще и завершение течения сюжета, это последняя глава произведения. В цифре «14» мы видим наличие обеих символозначимых цифровых смыслов, а именно цифр «1» и «4», т.е. начала и завершения действия произведения. Иными словами, эти цифры, словно два берега, держат динамичное течение сюжета, они, словно железный корсет, сжимают тело содержания произведения.

3). Кстати, своеобразный диалог цифр «1» <=>«4», их тайную (!) «перекличку» автор сознательно (я так думаю) проявляет на протяжении всего текста. Причем делает это не прямо, не декларативно, а маскируя индивидуальную сакральную суть образа и выработанную им (а значит, присущую только индивидуальной поэтике «Нарспи»), в цифровой подтекстуальный формат архитектоники содержания. И в этой связи, коль скоро мы коснулись 14 главы произведения, внимательно прочитаем сцену, связанную с самоубийством Нарспи. Что удивительно, даже здесь Кестентин Кашкр «заставляет» ее повеситься именно в 4-ый день недели. Обнаружить это удается не сразу, только за счет внимательного прочтения следующего после описания самоубийства фрагмента:

Кӑнтӑрлапа пӗтӗм ял

Пӗҫҫисене шарт ҫапать:

Нарспи виллине тупса

Нимӗн тума аптӑрать.

Шыракансем таврӑнчӗҫ

Лашисене ҫунтарса:

Вилнӗ терӗҫ ҫакӑнса...

Вара вилнӗ вырӑннех

Хучӗҫ ӑна пытарса.

В полдень стали с удивленья

Все руками разводить:

Труп Нарспи нашли; не знают,

Как теперь и поступить.

Все гонцы одно и то же

Привезли, коней загнав:

Что в долине Конопляной

На ветле висит она…

Там же и похоронили

Под ветлой её потом.

(Педер Хузангай — художественный перевод).

5). Повесившуюся Нарспи обнаружили только на следующий день — в пятницу (эрнекун), покинула же она родное село и отчий дом в четверг (кӗҫнерникун), в 4-ый день недели:

… Йӗре-йӗре хуйхӑрса

Нарспи утрӗ хирелле.

Ялтан тухрӗ, уттарчӗ

Кантӑр варӗ еннелле.

Ялти ҫынсем шеллесе

Пӑхса юлчӗҫ хыҫӗнчен,

Паян пулнӑ ӗҫ ҫинчен

Пакӑлтатрӗҫ тӗттӗмччен.

…Нарспи, скорбя и плача,

К полевым воротам шла,

Вышла в поле и к долине

Конопляной побрела.

У людей, ее встречавших,

Грусть в глазах была видна.

О сегодняшних событьях

Толковали до темна.

(Педер Хузангай — художественный перевод).

То есть 4-ая смерть в заключительной 14 главе произошла именно на 4-ый день недели. И все же, не в пятницу ли ушла из жизни Нарспи? То, что Нарспи, по задуманной (!) воле автора, покончила жизнь самоубийством именно в четверг в 4-ый знаменательный день недели, говорят следующие строки произведения:

Тепӗр кунне ирхине

Чӑваш хире тухмарӗ.

Эрнекуна асӑнса,

Нимӗн ӗҫ те тумарӗ.

Ӗлӗкхи пек урама

Сарӑ хӗрсем тухмарӗҫ.

Вӑйӑ ташши ташлама

Каччисем те хӑймарӗҫ.

На другое утро в поле

Хлебороб не выходил:

Помня пятницу, чувашин

День свой праздно проводил.

Но девицы, как бывало,

Не посмели петь, играть.

Парни тоже не решились

На досуге поплясать.

(Педер Хузангай — художественный перевод).

У чувашей (соответственно, у сильбиян) была закреплена не семидневная, а пятидневная неделя. По пятницам они отдыхали от еженедельного четырехдневного труда, молодежь же в летнее время прогуливалась по селу, а вечером до захода солнца и начала нового дня проводила хороводы. Однако в Сильби в связи со вчерашними трагическими происшедшими событиями (в 4-ый день недели) молодежь не вышла на веселый хоровод: «Ӗлӗкхи пек урама/Сарӑ хӗрсем тухмарӗҫ».

В «Нарспи» изображен четырехмесячный календарный цикл

1). Опережая аргументацию, выскажусь: здесь опять-таки не обошлось без этой странной «четверки». Именно 4-месячный цикл закладывается автором в текст произведения.

Впрочем, давайте аргументируем высказанную догадку. Вначале обратим внимание на следующие строки из главы «Силпире» (В Сильби):

Аслӑ Силпи ялӗнче

Хуллен шӑвать пурӑнӑҫ.

Иртсе кайрӗҫ Ҫимӗкри

Ырӑлӑхпа савӑнӑҫ.

Чӑваш кӗпи улача,

Хир варринче кӑн-кӑвак.

Ӗҫчен чӑваш вӑкӑр пек,

Юрла-юрла ӗҫ тӑвать.

Тӑрать ҫурӑмпуҫӗпе,

Ирех хире вӑл тухать.

Кӑшт-кашт апат тӑвать те

Ҫутӑ ҫава вӑл йӑтать.

Учук хыҫҫӑн чӑвашсем

Айкашрӗҫӗ хирсенче:

Валем, купа, капансем

Ларчӗҫ улӑх варринче.

Ҫивӗч ҫава вашлатрӗ

Ҫулман ҫаран ҫийӗнче,

Пуҫлӑ ыраш саралчӗ

Ҫеҫен хирсен хушшинче.

А в Сильби настали будни,

Тихо зажило село.

Отшумел беспечный симек

И веселие прошло.

Пестрядинные рубашки

Видны в поле там и тут.

Наш чуваш, как вол, в работе,

С песней взялся он за труд;

Поднимается с зарею,

В степь широкую идет,

Позакусит и скорее

Косу светлую берет.

Так, моленья полевые

Справив, сеном занялись;

На лугах большие копны,

Точно башни, вознеслись.

Звон косы еще не смолкнул

Над нескошенной травой,

Смотришь — зреет рожь густая,

Блещет колос налитой.

(Педер Хузангай — художественный перевод).

Здесь изображено течение жизни, происходящее в Сильби, эти события идут параллельно с одновременным действием, происходящим в Хужлге. Здесь сильбияне после симека и совершения полевых молений учук дружно взялись за работу, они выходят в поле и заготавливают сено (обратите внимание на неоднократное упоминание слов коса, стога сена, зреющая рожь…) И хотя автор не называет календарного месяца выхода чувашей на косьбу, теперь не трудно догадаться, что это происходит в месяц Утӑ уйӑхӗ, который так и именуется месяцем заготовки сена. В современном календаре — это июль.

2). А что происходит в данное конкретное время в селении мужа Нарспи? Там, в семижды чуждой Хужлге, именно в это время, Нарспи варит ядовитый суп смерти, которым на следующей неделе после симека (!!!) — и это содержится в тексте — отравляет Тхтамана (см. выше). То есть с точки зрения календарной даты фактически изображено одно и то же время описания событий в двух селениях. Но автор намеренно прячет в подтекст то, что эти события происходят одновременно. И поэтому нам стоит обратить внимание на такие строки произведения: «Иртсе кайрӗ виҫ эрне/Ҫимӗк эрни хыҫӗнчен./Ват упӑшка хӗснине/Нарспи тӳсрӗ ҫавӑнччен. Анчах тепӗр эрнинче… — Буквальный перевод: Прошло три недели после окончания симека, издевательства старого мужа Нарспи терпела до этой поры. Однако на следующей неделе…

3). Дадим комментарий вышеприведенной цитате. Если чувашский ҫимӗк наступил по современному календарю в первые часы 22 июня (при 12-месячном чувашском летоисчислении, а при 13-месячном будет позже — об этом см. в наших предыдущих выпусках) и длился 1 чувашскую пятидневную неделю + 3 чувашские пятидневные недели терпения Нарспи, то смело можно сказать, что отравление мужа произошло в месяце утӑ уйӑхӗ! При этом автор сознательно не говорит, что именно на следующий день после окончания чувашского ҫимӗк Нарспи отравила мужа. Еще раз обращаю внимание на слова: «Анчах тепӗр эрнинче…» (однако на следующей неделе…). Это весьма хитрый авторский ход!!! С чем он связан, попробую объяснить немного ниже.

4). А теперь нам остается безоговорочно утверждать: автор намеренно и весьма искусно подтягивает календарное действо в «Нарспи» к четырехмесячному календарному циклу! Попробую доказать.

Давайте считать. Возьмем за основу начало произведения — конец марта, а именно первые строчки произведени: «Пуш уйӑхӑн вӗҫӗнче/Хӗвел пӑхрӗ ӑшӑтса» — букв.: в конце мясяца пуш солнце глянуло (на Сильби) теплее. Далее следуют неназванные месяцы: ака уйӑхӗ (месяц сева) — апрель, ҫу уйӑхӗ (месяц лета) — май, ҫӗртме уйӑхӗ (месяц пара) — июнь, и наконец, утӑ уйӑхӗ (месяц сенокоса) — июль. Почему их автор не называет? Дело, скорее всего, в том, что в этом случае произведение, перегруженное данной информацией, могло больше походить на утилитарный чувашский календарь. Получается, что утӑ уйӑхӗ — есть именно 4-ый месяц чувашского календаря!

5). А теперь попробуем, примерно (да именно, только примерно), определить дату завершения описанных событий в «Нарспи». Итак, день чувашского праздника ҫимӗк начинается по современному календарю 22 июня. 3 недели терпела побои мужа Нарспи. Это — 15 дней при пятидневной чувашской неделе. Но ведь не обязательно в первый день недели она отравила мужа (по тексту в 4-ую неделю со дня окончания ҫимӗк). Скажем, произошло это на 20-ый день после ҫимӗк(а). А это уже завершение 1-ой декады месяца утӑ уйӑхӗ. Далее следуют следующие события: бегство и несколько дней счастливой жизни в хижине Сетнера, приход отца и матери, продолжение жизни в избушке Сетнера до убийства родителей и самого Сетнера, самоубийство Нарспи, нахождение на следующий день ее тела, похороны… Таким образом, предположительно (!), создается ощущение, что автор сознательно именно подтягивает развитие действия к четырехмесячному цикличному завершению сюжета — т.е. к 22 числу месяца утӑ уйӑх (это при 12-месячном чувашском календаре). Но делает он это незаметно, далеко не показательно, чтобы не превратить прием в авторскую самоцель и не обнажить свое намеренное присутствие. Начало произведения, напомню, связано с 22 числом месяца пуш уйӑх. Выше я не случайно применительно к автору употребил слово «подтягивает», и теперь в любом случае речь идет о 4-ом месяце чувашского календаря, а наши условные подсчеты, отрази их автор в произведении, были бы чересчур декларативными и неприкрыто самозначимыми, отчего пострадала бы художественная ткань образного повествования.

Преступление и наказание: 10+4=14

1). У пытливого читателя не может не возникнуть вопрос: во имя чего Кашкр Кестентин использует тайные цифровые знаки? Что это юношеская игра 17-18-летнего автора под названием «угадай мою тайну»? Нет, это далеко не так. И вот почему.

В упомянутой монографии мной ряд разделов уделено выявлению неоднозначности позиций Автора и Повествователя. Коротко попробую изложить эту концепцию:

— Автор — создатель событийной истории о Нарспи;

— Повествователь-рассказчик излагает предложенные автором события исходя из своего мировидения;

— Автор — резонатор законов чувашского Космоса (миропорядка), он уничтожает преступницу-убийцу Нарспи, выступившую против вековых чувашских ритуалов, облеченных в обычаи;

— Повествователь, для которого характерна мировоззренческая позиция гуманистического толка, оправдывает поступок Нарспи, во всем обвиняя непросвещенных родителей;

— Автор не препятствует субъективно трактовать предлагаемые им события, но он, как беспристрастный хранитель устоев чувашского миропорядка, в целях его защиты готов вершить безжалостный суд над теми, кто преступил за Кон дозволенного;

— Повествователя можно считать современником самого Поэта как личности. Но Поэт не просто — человек своего времени, здесь он — явление внеисторическое, и применительно к происшедшим в Сильби событиям наделен правом Автора-Демиурга.

2). Всесильный Автор-Демиург лишь единожды «творит расправу» над Повествователем, совершенно «отбившимся от рук» и начавшего идеализировать убийство женой своего законного мужа. Он лишает его роли рассказчика и ведения повествования в главе «Отец и мать». В остальном Автор-Демиург не препятствует Повествователю рассказывать о происходящих событиях, исходя из субъективного отношения к этим событиям. Впрочем, это не совсем так. Автор тайно (я бы сказал, «контробандно») проникает в сюжетную подтекстуальную ткань повествования и ненавязчиво выявляет свое отношение к излагаемым Повествователем-рассказчиком событиям.

Автор, как выше отмечалось, во-первых, заставляет использовать в повествовании существующие сакрально-вековые чувашские цифровые символо-значения (к примеру, применительно к началу празднования симек именно в 4-ый день недели, причем в 4-ый месяц чувашского календаря); во-вторых, Автор проводит «тайную операцию» по внедрению цифровой индивидуальной сакрализации, но уже применительно к описываемым событиям (напомню, цифра 14 с использованием цифр 1 и 4 — как знако-символы начала и конца произведения).

3). А теперь попытаюсь расшифровать заголовок данного раздела «Преступление и наказание: 10+4=14». Мы имеем здесь случай уникальный случай кодирования Автором своего отношения к злодеянию Нарспи уже в заголорвке главы. Как выше писал, нумерация многих глав в поэме далеко не случайна. В 10-ой главе Нарспи предстает мужеубийцей (здесь детально описывается, как она готовится к отравлению Тхтамана, а затем варит ядовитый суп и, убегая в родную деревню, скрывается в лесу от наказания). Что любопытно, она заранее заготовила ядовитые травы (на это обратил внимание Виталий Эртиван), а в процессе приготовления убийственного варева произносит заклинания, с привлечением сил зла, по какой-то причине заранее известные ей, что заставляет предположить: Нарспи далеко не столь идеальна, какой ее видит Повествователь-рассказчик. В финале произведения Автор заставляет ее покончить жизнь самоубийством, что не дает ей возможности быть похороненной, как нормальные законопослушные сильбияне на сельском кладбище.

Однако еще до этой расправы над Нарспи, Автор спешит проявить свое отношение к ее преступлению нумерацией заключительной главы цифрой 14. Расшифровка такова: описание мужеубийства и ее бегство от расправы дано в 10 главе. В 4-ой главе описывается начало свадьбы в доме невесты. 10+4 это не просто сумма символозначимых цифр, где 4 в данном конкретном случае означает завершение жизненного пути. Обряд свадьбы (глава 4) узаконил положение Нарспи в качестве жены, а убийство мужа (глава 10) — есть вызов всему чувашскому миропорядку. Сумма этих слагаемых порождает роковую для Нарспи 14-ую заключительную главу. Употребление же в заголовке (!) цифры «четыре» рядом со словом «вилӗ» («Тӑватӑ вилӗ») — есть предварительно анонсированный зашифрованный приговор Автора (не Повествователя-рассказчика) преступнице. И этот приговор Автор, подобно судье, обязан исполнить в финале данной главы.

Еще раз о цифре 1 в «Нарспи»

1). В тезисной форме дополню высказывания, связанные с символической значимостью цифры «1» в произведении «Нарспи». Здесь прежде всего следует отметить повсеместное проявления фактора исключительности в сюжете поэмы (когда исключительность является единичным исключением из правила). Таких примеров предостаточно, назову лишь некоторые:

— любовь Нарспи из богатой семьи и Сетнера, живущего с матерью в бедной хижине;

— знахарь-юмӑҫ, неожиданно для себя впервые предсказывает судьбу Сетнера;

— семилетний Сентти, единственны имянареченный персонаж оставлен автором в живых;

-сама деревня Сильби — как сакральное пространство «чувашского рая»;

— поступок Нарспи, кинувшей вызов древним обычаям, как проявление крайней степени индивидуализма…

И т.д.

2) Особого рассмотрения с точки зрения проявления единицы (исключительного «единичного фактора») в поэме, на мой взгляд, требует вопрос историзма произведения, но в несколько необычном контексте — с точки зрения рассмотрения разбойного нападения и ограбления самого богатого селянина как исторического провидения автора. Этому будет посвящен следующий опус с несколько провокационных позиций моего вульгарного толкования произведения, который может лечь в основу диалога с историком Геннадием Николаевым, автором многих исследований чувашской деревни 19 века.

© Станислав Убасси