При обсуждении вопроса об относительной целесообразности употребления арабского и латинского алфавитов, следует иметь в виду две стороны дела: пригодность этих алфавитов для изображения звуков живой речи и технические преимущества, предоставляемые на практике той или другой системой письменности.
Каждый, кому приходится изучать восточные языки, между прочим и тюркский, неизбежно встречается с огромным препятствием, заключающимся в неопределенности произношения слов, написанных арабскими буквами, — неопределенности, которая до сих пор не могла быть устранена никакими реформами арабского алфавита. Приблизительно в таком же, а может быть и более невыгодном положении находятся и лица, изучающие язык монгольский, для которого, как известно, принят другой семитический алфавит — сирийский, в сущности, тоже весьма мало пригодный для изображения звуков названного языка.
Что касается литературного языка османов, то можно сказать с уверенностью, что до последнего времени мы не имели ни одного сочинения, в котором произношение этого языка было бы представлено в полной точности и определенности. Для того, чтобы правильно читать османскую книгу, нужно основательно изучить на практике самый язык, потому что употребляемые начертания дают только очень туманный облик слова и никогда не сообщают нам его звуковых деталей. В европейских сочинениях иногда дело доходит до курьеза. Так, например, в известной турецкой грамматике Егличка османское выражение ******** прочитано автором, может быть по причине его недостаточной осведомленности в арабском языке, — muзaraff-i-xarab, что, собственно, не имеет никакого осмысленного значения в османской речи.
Как это ни странно, но особенно малопригодно арабское письмо для точной передачи слов арабских в том виде, в каком последние произносятся теми народами, которые заимствовали их от арабов. Например слово *** произносится "taraf" у османов и казанцев, а тюрков Азербайджана — "tәrәf"; слово **** произносится "kadar" у османов, "kadar" и "kәdәr" у азербайджанцев, "kәdәr" у казанцев. Слово *** звучит "harf" в османском и "hәrif" в казанском наречии.
Так как арабское письмо можно читать с известною определенностью только тогда, когда в нем употреблены гласные знаки (* * *), которые обыкновенно в письме пропускаются, то в языках, заимствовавших много арабских слов и выражений, возникли слова, обязанные своим существованием только неправильному чтению; так, например, в азербайджанском наречии произносят: muhәbbәt, а в Казани mәhәbbәt, тогда как в арабских словарях мы находим только ***. Такими же незаконнорожденными словами оказываются здешние saval, imtahan, nitk, tlizat, казанское gabrәt (***) и многие др. В появлении в языке подобных слов мы видим яркий пример того влияния, которое иногда оказывает на речь народа принятое им неопределенное правописание, не отражающее всего звукового облика слов.
Как известно, арабский язык имеет только три гласных буквы, произношение которых получает различные оттенки от окружающих их согласных звуков. Соотношение сил между согласными звуками в семитических языках, по-видимому, иное, нежели в тюркских: там только согласные представляют собою устойчивый элемент слова; в языках же тюркских нет внутренней флексии, почему гласные звуки корня вообще остаются неизменными и играют существенную роль в формировании языка. На них покоится известный закон гармонии, который в казанском наречии иногда подчиняет влиянию мягких гласных даже слова с конечными твердыми согласными (например, с теми согласными, которые обычно встречаются в тюркских словах только с гласными заднего ряда а, о, у, ы). Кроме того, арабский язык очень беден гласными (их в нем всего три), а в азербайджанском наречии мы имеем девять основных гласных, и чтобы точно писать слова этого наречия, следует, или переработать арабский алфавит, или принять другую азбуку. Одним из недостатков арабской письменности следует считать употребление в ней многочисленных точек и надстрочных знаков, которые неудобны на письме и еще более того в печатных книгах, так как, в особенности при нынешних условиях печатания, эти значки часто остаются не отпечатанными или бывают отпечатаны недостаточно ясно.
Решение вопроса относительно пригодности того или другого алфавита с точки зрения гигиены должно быть предоставлено специалистам; но говоря вообще, арабские буквы в печати обыкновенно редко отличаются большою ясностью, и с этой стороны могут представлять затруднение для читателей и в особенности для малолетних учащихся. В представлении современного человека каждый звук языка является более или менее определенно выраженной индивидуальностью; это представление сказалось в европейской письменности, которая таким образом явилась созданием анализирующего духа народов! Буквенное письмо было огромным культурным достижением, а письменность добуквенная (египетские идеограммы, китайские иероглифы) именно тем и отличается, что она говорит смутными намеками, не давая ни истинной физиономии слов, ни индивидуального выражения отдельных звуков. В добуквенном письме много тумана, и нет анализа, а без анализа нет науки. Арабская вязь, в которой буквы часто бывают связаны и слиты одна с другою, как будто стремится представить слово в виде цельной единицы (хотя и этот принцип у арабов не выдержан, ибо буквы не всегда соединяются), но в действительности своей неясностью только затрудняет понимание внутреннего строения слов. Собственно говоря, в развитии семитического алфавита арабское и сирийское письмо представляют собою лишь странный пример попятного движения, когда стремление к усовершенствованию привело к решительно противоположным результатам. Написать арабской азбукой научную работу по языковедению, где требуется точное изображение звуков языка, прямо невозможно; изменения, которые мы попытались бы произвести в ней, с целью создания фонетического письма для разных языков — я говорю здесь о точной научной транскрипции — привели бы только к загромождению алфавита новыми знаками, но не дали бы ясного и четкого изображения звуков.
Что касается нового алфавита, то я позволю себе сказать здесь о нем следующее. Так как каждый знак алфавита должен, по моему мнению, иметь свою особую, ярко выраженную форму, в соответствии с индивидуальностью изображаемого им звука, дабы избежать возможности смешения нескольких знаков, то я считал бы полезным несколько изменить форму буквы „ә" — между прочим и потому, что в принятом на западе фонетическом письме этим знаком изображается неопределенный гласный звук, совсем иного характера, чем тот, для начертания которого эта буква употребляется в нашем новом алфавите. Может быть, было бы целесообразнее срезать левую половину верхней части этой буквы, представив ее в виде „*".
Согласный знак "з" тоже не совсем удобен, так как его легко можно смешать с русскою буквою "з" или цифрою 3; мне кажется, что следовало бы заменить эту букву перечеркнутым з, тогда мы имели бы совершенно симметричные формы для двух родственных звуков.
Я закончу свою краткую записку указанием на одну особенность тюркской речи, которая может найти себе более точное выражение в письме раздельном, нежели в письме арабской вязью; я имею в виду приставочный (агглютинативный) характер тюркских языков. Корень слов в этих языках почти всегда легко отделяется от служебных частей (аффиксов) и не изменяет своего звукового строения; в этом отношении тюркские языки в их современном состоянии отличаются коренным образом от языков семитических и индоевропейских.