Виталий Эртиван профессора халаллатӑп

Почему в поэме не названы имена других сильбиянок?

Вернемся к краткому описанию сильбийских девушек: «Нар пек хитре хӗрӗсем /Акӑшсем пек утаҫҫӗ». Итак, в предыдущих выпусках я попытался доказать: многозначное (энергоемкое) слово «нар» способно содержать в себе три значения - «красивый», «солнце», «гранат». Поэтому буквальный перевод описания сильбиянок может быть только описательным. Из-за невозможности в буквальном переводе одной фразой передать все присутствующие оттенки, позволю себе сделать такой художественный перевод: словно лебеди плывут — красивые, красным зернышкам граната подобные, солнечные сильбияночки…

На мой взгляд, в слове «нар» первичен солнечный мотив (ниже попытаюсь это доказать), поэтому буду ориентироваться именно на такое прочтение образной сути произведения.

Итак, получается, что «солнечная» Нарспи» вобрала в себя всю красоту прекрасных солнышку-нар подобных сильбиянок (напомню, только применительно к ним, к девушкам-сильбиянкам, единожды употреблено слово «нар»). Они все красивы, все солнцелики, так кого же из них в качестве героини выберет автор?

И мы это знаем: подсказка содержится уже в самом названии произведения. Да, именно Нарспи будет выделена из общей массы сильбийских девушек, на ней автор концентрирует свой взгляд, ею он любуется, ее судьба ляжет в основу сюжета поэмы. В ее имени — собирательный знак солнца-нар всех сильбийских красавиц. Вспомним, в самом начале произведения описывается животвотворящая роль весеннего солнца. А красивые сильбияночки — словно визитная карточка чувашского селения, вспомним: именно в первой главе автор запечатлевает красавиц-сильбияночек, а глава называется «Ҫилпи ялӗнче0 (В селении Сильби).

И в этом плане Нарспи, как бы мы выразились в наши дни, есть модель красоты чувашской девушки-сильбияночки. И вот она даже в своем имени несет эту печать нар-красавиц чувашского селения.

Таким образом, именно Нарспи, в своем имени (а по сути, в сущностной квитэссенции) содержит весь потенциал красоты солнцеликих чувашских девушек, восторгающих автора своей «лебединой походкой» и дразняще-звенящими парней монистами на своих нарядах.

Однако эти юные сильбиянки, как бы не были хороши собой, увы, безымянны, что еще раз подчеркивает особую и исключительную концентрацию художественного образа на данном моменте.

Но ведь в произведении также не названы и имена парней Сильби. Не названы кроме имени Сетнера. Здесь также содержится знак исключительности? Об этом выскажусь немного ниже, сейчас же затронем еще одну тайну, связанную с именем героини.

* * *

Элемент элитарности в имени Нарспи

В имени героини присутствует не только элемент благозвучия, о чем будет также сказано, но и значение элитарности. В окончании имени героини присутствует аффиксальный компонент «-пи» (НарсПИ).

В чувашском языке данный языковой компонент не просто участвует в образовании женских имен, он имеет определенный содержательный смысл, так как по утверждению тюркологов (в том числе чувашских языковедов) оно образовано от слова би-би, пришедшего в тюркские языки, разумеется, и в булгаро-чувашский, из персидского языка, означающего: «принцесса», «госпожа», «женщина высшего круга», «дама», «хозяйка». Данный содержательный аффикс в чувашских именах, к примеру, выделяет Михаил Федотов в «Этимологическом словаре чувашского языка».

Таким образом, налицо следующий факт: автор наделяет свою героиню мотивом элитарности. Тем более, что красавица Нарспи — дочь богатейшего сильбиянина Михитера.

* * *

Нарспи и Сетнер — кровные родственники!

В древности (а в «Нарспи» изображено именно древнее, некое «внеисторическое», мифическое время, о чем выскажусь позже) чувашская деревня представляла собой клан родственников. Часто название деревни шло от основателя рода, а в Сильби, надо полагать, от основательницы рода, но это не столь важно.

Что любопытно, до сих пор чуваши отмечают так называемый «День родства». Так, к примеру, недавно в печати сообщалось, что в деревне Юпрямы Красноармейского района один из местных жителей организовал подобный «День родства» со следующим обращением к односельчанам: «Нас 250 человек — и мы все родственники».

Кстати, до сих пор боязнь инцеста и кровосмешения заставляет чувашей брать невест или женихов не из своей деревни, в особенности, если это деревня небольшая. У чувашей этот запрет распространялся до седьмого колена (поколения). Между прочим, современная медицина доказала, что вступление в брак с представителем или представительницей иного генеалогического древа полезно, так как в этом случае отпрыск получает свежий генетический материал, доминантные гены которого в будущем не дают проявиться возможным генетическим заболеваниям предыдущих поколений.

Венгерский исследователь Д. Месарош отмечал, что у чувашей даже в начале 20 века «брак между близкими родственниками считают за грех (ҫылӑх), он не допускается только между родственниками до семи поколений». Отсюда выражение ҫичӗ ют «семижды чужанин», употребляемое в свадебных песнях относительно жениха, которого никакие родственные связи не связывают с невестой.

О том, что изначально чуваши селились родовыми общинами и, соответственно, в небольшом селе все друг другу были родственниками, отмечал чувашский писатель и этнограф начала 19 века Спиридон Михайлов-Яндуш. Цитирую: «Чуваши берут себе жен более из других деревень, считая за грех брать однодеревенскую девицу. Грех им брать однодеревенку потому, что каждый чувашский околодок происходит от одного родоначальника».

Известная казанская писательница-этнограф 19 века Александра Фукс, неоднократно посещавшая чувашские деревни, в своих «Записках о чувашах» пишет: «Отдавать дочерей, или женить сыновей в своих деревнях у них считается грехом, потому что все могут подумать, будто бы они любили друг друга до свадьбы. Да и грешно, очень грешно жениться на той девице, которую каждый день видишь: счастья не будет».

Получается, что Нарспи и Сетнер, проживающие в древнем чувашском селении Сильби, принадлежат одному родственному клану. Да и все сильбияне, по сути, — клан родственников… И хотя невозможно определить историческую эпоху описанных в «Нарспи» событий, можно с уверенностью сказать, что они охватывают дохристианские времена, когда чувашская деревня стопроцентно представляла родственный клан. Но есть ли тому подтверждение в самом тексте поэмы?

* * *

Есть ли в тексте указание на то, что Нарспи и Сетнера связывают родственные узы?

В самом произведении вы нигде не найдете прямое указания на то, что Нарспи и Сетнер — кровные родственники. Но есть ли в поэме хоть какой-либо намек на это? Обратимся непосредственно к тексту произведения.

В предсвадебной сцене мать Нарспи, самолично обходя деревню и заходя в каждой дом, по чувашскому обычаю, угощает односельчан пивом. Она обращается к ним со следующими словами:

Ырӑ тантӑш-тӑвансем!

Пире хисеп тумӑр-ши?

Хӗре качча паратпӑр,

Турикаса утмӑр-ши?

 

— Други, сверстники, родные!

Не уважите ли нас?

Выдаем мы дочку замуж,

Не придете ль в Туригас?

(Художественный перевод Педера Хузангая).

(Буквальный перевод: Добрые (мои) родственники-сверстники/Не ува́жите ли нас?/ Дочь замуж выдаем/Не придете ли (к нам) в Турикас?)

Понятно, что мать Нарспи в первую очередь приглашает глав семейств — своих сверстников и ровесниц, она не нисходит до приглашения молодых парней и девиц, поскольку приглашение родителей семейства означает также приглашение всех других членов семей. И обращается к ним никак не инче, как «тантӑш-тӑвансем» родственники-сверстники/ровесники.

А как воспринимают данное приглашение односельчане? Вот их ответ:

Перекетлӗ сӑрана

Ӗҫе-ӗҫе туй лартар!

Пирӗн тӑван хӗр парать,

Пире унта йыхӑрать…

 

Благодарствуем, родная!

Только б в добром здравье быть,

Не откажемся, придем мы

Вашу радость разделить».

 

(Художественный перевод Педера Хузангая).

(Буквальный перевод: Заготовленное пиво/ Выпиваючи, свадьбу (ай-да) справим!/Наша родственница дочь замуж выдает/Нас туда (на свадьбу) приглашает…)

Как видим, наличие родственных связей сильбиян подчеркивается с обеих сторон – как со стороны матери Нарспи, так и со стороны приглашенных на свадьбу односельчан. Однако тут есть некоторая особенность. Мать Нарспи приглашая, односельчан на свадьбу, «разбавляет» слово «родственники» (тӑвансем) в данном контекстуальном случае нейтральным принижающим словом «ровесники» «тантӑш(сем)»). Вот ведь, вроде и родственниками назвала, но воспринимается так: все-таки вы мне дороги прежде всего (?) как ровесники… В общем, тут так понимайте, как хотите (но в данном чувашском устойчивом словесном обороте первым идет слово «ровесники» — «тантӑш-тӑвансем»). Как же, она - жена самого богатого селянина Михитера, а перед ней - простые сильбияне, среди них встречаются и бедные родственники. А ведь статус богатого родственника в дальнейшем может обязывать и материальную помощь родственникам победнее, и проявление эмоционально-родственных чувств… Поэтому здесь присутствует некоторая дистанционная отдаленность от односельчан.

Зато сильбияне, приглашенные на свадьбу, без обиняков, и, надо полагать, с уважением и гордостью, называют жену Михитера «просто родственницей». Но это панибратное обращение ей не дают почувствовать. Лишь только после ее ухода, общаясь между собой, следующим образом обсуждают знатное приглашение: «Пирӗн тӑван хӗр парать, /Пире унта йыхӑрать» (Наша родственница дочь замуж выдает/Нас туда (на свадьбу) приглашает).

…Итак, Нарспи должна выйти замуж (за человека, именуемого ҫичӗ ютран килекен ют (т.е. за семижды чуждого чужанина), родство с которым в настоящем исключается. Причем это выражение «ҫичӗ ютран килнӗ ют», неоднократно повторяемое как самой героиней, так и повествователем-рассказчиком, заключает в себе двоекратное повторение понятия «чужой» — он не просто «чужак», но и пришелец из семижды чуждых земель.

Так заведено родоохранным законом чувашским — муж, до поры до времени, должен быть по отношению к будущей жене чужанином. Правда, как описывают этнографы, в исключительнейших случаях совет старейшин рода того или иного селения после всестороннего обсуждения мог дать разрешение на брак парня и девушки из одной деревни.

Но здесь, в истории с Нарспи и Сетнером, этого не могло случиться, поскольку самый уважаемый сильбиянин и, надо полагать, имеющий решительный голос на совете старейшин, будучи отцом девушки, самолично засватал дочь за соседнего селянина — богатого Тхтамана. Нет, он в отличие от других чувашей не ездил по соседним селам в поисках будущего зятя-кӗрӳ (такие описания мы находим у Спиридона Михайлова). Это было бы ниже его достоинства. Тхтаман сам заприметил красавицу Нарспи и прислал сватов. И не получил отказ.

* * *

Почему в поэме употреблено имя Сетнер, а не Сетнар?

Здесь кроется еще одна загадка. Она связана со своеобразной перекличкой имен героев. Обратим внимание на такой факт. Выше отметил, что имя Нарспи связано с солнечным мотивом («нар» — солнце). Однако такую же связь с солнцем–нар, мы наблюдаем и в имени ее родственника(!) и одновременно любимого — Сетнера. Дело в том, что имя СетНЕР вариативно с именем СетНАР, также, как Атнер — АтНАР и т.д. Это фактически одно и то же имя. Кстати, Атнер Хузангай вспоминает: «Кукамай (бабушка по матери) упорно называла меня Атнар».

Случайно или нет, поэт выбрал из сотен чувашских мужских имен именно это имя — Сетнер/Сетнар, из сотен женских имен именно это имя — Нарспи, заложив в данный момент нечто особенное, взаимопритягательное. Это перекличка имен, наделенных символом солнца. Что здесь — родство душ персонажей или подчеркивание их реального, пусть отдаленного, но родства? А может и то, и другое — нечто МИСТИЧЕСКОЕ, иррациональное, неведомое самому Автору. Возможно здесь тот случай, когда тайны языка или же архитектоника текста, каким-то магическим образом закладывает систему некоторых тайных чувашских метасимволов, которые мы еще долго будем с вами разгадывать! Подобно тому, как весь мир бьется над разгадкой подтекстового значения образов нашего Айги, или же Гоголя, Достоевского, Булгакова, Стивена Кинга, Хэмингуэя…

Итак, что здесь? Безумие взаимной потенциально инцестно-кровосмесительной любви? Любви идеальной, и все же, по сути, греховной? Но тут самое время, вслед за французом Леви-Строссом задаться патетически-табуированным вопросом: а разве не греховным было любовное взаимопритяжение библейских Адама и Евы?! Ведь Ева — есть часть Адама, произведенная Яхве-Богом из его ребра, значит она — более чем родственница Адама.

Потому что имя Сетнер более благозвучно? Возможно, но это весьма субъективный фактор. А не заложена ли здесь авторская мысль о том, что абсолютное совпадение корневых значений имен означало бы их ближайшее родство? Будь любимый НАРспи СетНАРом, подчеркивалось бы более близкая (скажем, братская) родственная связь влюбленных — НАРспи и СетНАРа, а не их, как предположительно, отдаленное родство? Отсюда СетНЕР, а не СетНАР, хотя это одно и тоже вариативное имя.

* * *

Расположение вариативного «нар» в конце имени героя — трагический знак для Нарспи?

И еще один весьма важный момент хотел бы обозначить. Если в имени НАРспи обозначение солнечного мотива расположено в его начале, то в имени ее возлюбленного СетНАРа (Сетнера) оно расположено в конце имени. Не символ ли смертельной трагедии несет с собой СетНАР? И в самом деле, безумная любовь к нему привела героиню к трагедии, привела к концу жизни. Здесь тот случай, когда круг жизни замкнулся. В круге начало и конец находятся в единой точке, где «начало» завершает свой путь. Иными словами, круг начала жизни героини завершился ее концом. Здесь не случайно упомянул знак круга, в поэме он в значении особого символа проявляется повсюду. К примеру, здесь: начало пути Нарспи связано с ее возвратом в родное село. Путь Нарспи — это пространственно-круговое перемещение: Сильби — Хушлга — Сильби.

Мне могут возразить: в круге «начало» не завершает свой путь в точке, условно именуемой «концом». Конец, может явиться началом нового круга. Это так, если брать во внимание новый виток спирали. А вы вчитайтесь в финальные строки произведения. Грустные песни Нарспи витают над деревней. Она ушла в вечность – в предание-халап. Трагический ее конец явился началом сказа о ней, легендой, заставившей взяться за перо Константина Иванова.

Но мог ли семнадцатилетний автор намеренно обозначить перекличку корневого НАР в значении «начала» и «конца» в кольцевом союзе имен героев и на этом построить сквозной образ мистики любви? Сомневаюсь. Хотя профессор Виталий Эртиван считает, что Константин Иванов, ряд записей в своем дневнике и рукописях любил шифровать только ему ведомыми знаками и поэтому надо считаться и с этим фактом.

Вот, выше написал о том, что, мол, автором заложена мысль... Однако мог ли 17-летний юноша учесть все то, что здесь и выше мы называем метасимволами, архетипами, причем находятся они в глубоко скрытых системных связях. Остается объяснить явление подобных художественных образов произведения мистической тайной гения, явлением сверхъестественным, таинственно-загадочным. И в этом далее мы будем убеждаться многократно. Тысячекратно.

Случайны ли все названные совпадения? Или это гениальное проявление ряда взаимосвязанных системных случайностей? Объяснить не могу. Но меня не покидает ощущение того, что движение пера семнадцатилетнего автора подчинялось явлению Сверхъестественному. Быть может, Богу чувашскому, именуемому Турӑ. И он, Автор, ведомый этой Силой, наказывает Нарспи, в которую поселилась дьявольская сила Шуйтана, по праведному чувашскому Закону, передаваемому из поколения поколению…

* * *

Что общего между и китайским символом инь-ян и именами героев поэмы?

Существует изобретенный древними китайцами всеобщий дуалистический архетипический символ Инь-Ян (Yin-Yang). Здесь мы затронем только один аспект данного многозначного символа, связанный лишь с взаимоотношением между мужчиной и женщиной.

Задолго до библейского описания первородного греха в лаконичном архетипическом ИНЬ-ЯН дано обозначение гармоничного взаимодействия мужского и женского начал (см.рисунок). Мы видим две взаимопроникающие противоположности (мужского и женского начал в широком значении этой бинарной оппозиции) и размещение их в единый замкнутый круг, олицетворяющий гармонию целостности. А теперь о том, почему я вдруг вспомнил символ Инь и Ян. Не только в русском и других языках при написании присутствует общее согласное Н. Обратимся к звуковому воспроизведению этих слов. Так при китайском произношении присутствие звука Н в обоих противоположных сверхначалах — не случайно. Данный факт, наличие общего в разном, кажется, позволяет иНь и яН взаимопроникновенно «склеиваться», а именно: мягкому женскому Н’ — с твердым мужским Н.

Для того, чтобы проверить мои предположения, введите на своем компьютере перевод в Google на китайский язык (именно, на китайский традиционный) слов «ЯН» и «ИНЬ», но обязательно со звуковым сопровождением, обозначенным в Google знаком «динамика». Ввести надо именно в названной мной последовательности (в этом случае присутствует более отчетливая звуковая артикуляция), и вы явно услышите при китайском произношении наличие звука Н в обоих словах.

Но не аналогичный ли случай, но уже связанный с взаимоперекличкой корневого НАР, наблюдается в поэме Константина Иванова? И здесь и там оно позволяет сблизить два явления, но при этом одно соприкасается с другим не стопроцентно тождественным элементом, а весьма близким: в китайском символе Н’-мягкое и Н-твердое, в поэме - вариативность НАР/НЕР.

Возможно, кто-то подскажет, но мне не удалось найти детальное исследование данного факта, хотя уверен, что сами китайские ученые не могли обойти данный момент.

* * *

Насколько часто слово «нар» употребляется в чувашском языке?

Слово «нар», которое часто в языке чуваш предстает как значимая содержательная единица в составе других слов, оно нами названо энергоемким. Что любопытно, казалось бы, в других тюркских языках, а их более десятка (турецком, азербайджанском, татарском, башкирском и т.д.) данная корневая морфема должна бы встречаться чаще, чем в чувашском языке.

Автору «Нарспи», надо полагать, были знакомы такие татарские и башкирские имена, которые в своем составе имели древнее слово «нар» (именно слово, а не аффикс). Это, к примеру, следующие женские и мужские имена: Наргиза, Гульнара, Анар, Ильнара, Нарбек, Нариман, Нардан, Янар, Чинара, а также еще несколько других тюркских имен в основном арабского происхождения. Их немного — от силы наберется полтора десятка. Что любопытно, они свойственны всем тюркам, носителям мусульманской религии.

А вот лишь небольшая часть чувашских мужских и женских имен, имеющих в своем составе значимую словесную единицу «нар»: Анаркӗл, Анарпи, Атнар (вариант: Атнер), Вӑрнар, Васнар, Ватнар (вариант: Ватнер), Воснар, Йӑранар, Кӑканар, Кӑнар, Кайнар, Капнар, Коснар, Куснар, Минар, Михатнар, Нарпи, Нарпике, Нарспи, Нарспике, Нарша, Пӑчанар, Патнар , Пинар (варианты: Пинер, Пинеркке), Поснар, Пошнар, Пурнар, Пуснар, Пушанар, Сӑнар, Сӑнарпи, Сакнар, Санар, Сатнар (вариант: Сатнер), Сетнар (вариант: Сетнер), Синар, Сунар, Тинарай… Список можно продолжить. Плюс громадное количество мужских и женских чувашских имен, в которых можно увидеть вариативность нер/нар.

Достаточно много деревень, содержащих в своем названии языковую единицу нар, находятся в Татарстане. Многие из них предположительно (именно, предположительно!) имеют булгарскую языковую праоснову. Известно также, что даже в начале 19 века количество чувашей, проживавших в Казанской губернии и еще не принявших ислам, почти троекратно превышало количество татар (по переписи 1826 года: 371758 против 136470 человек). Позже многие из них переходят в магометанство и записываются татарами.

Предварительный вывод: ни один тюркский народ не имеет такого преклонения перед значимым словом «нар», как булгаро-чуваши. И здесь, надо полагать, первичен солнечный мотив, хотя первоначально, возможно, под «нар» понималось и значение граната. Дело в том, что слова способны хранить печать времен — в данной ситуации времен, когда в далеком прошлом будущие булгаро-чуваши активно соприкасались с более культурной Персией и переняли идеологию зороастризма.

Тем самым мы убеждаемся, что чувашские именая НАРспи и СетНАР (вариант: Сетнер) выбраны Константином Ивановым не случайно, и в нар как часть имен персонажей он вкладывал определенное значение.

* * *

И все же «нар» — это, прежде всего, «солнце-хӗвел»

Подтверждением осознанного отношения к выбору «солнечных имен» персонажей — и Нарспи и Сетнера/ Сетнара — является, конечно же, известный поэту чувашский праздник нартукан. Это древний праздник персидского происхождения, который имеет прямое отношение к учению зороастризма с его поклонением солнечному светилу.

Данный праздник под именем нардуган праздновали и празднуют многие тюркские народы, в том числе башкиры и татары. Он переводится как «рождение солнца». У чувашей по нынешнему календарю он начинается 25 декабря, в день зимнего СОЛНЦЕстояния. Поэма «Нарспи» начинается с описания весеннего пробуждения природы, поэтому зимний период и празднование нартукан в ней не отражено. О данном празднике выскажусь позже. Сейчас же важно отметить: солнечное значение слова «нар» было близко знакомо поэту.

При этом многозначное значение сакрального для чуваш слова «нар» (солнце, красивый, гранат) учитывается поэтом во всех его трех проявлениях. Однако именно солнечный мотив в этом слове для автора первичен. Почему? Обратите внимание, поэма начинается не просто с упоминания Солнца, но с описания его активного животворящего действа. Оно словно живое, смотрит на землю Сильби и своими лучами растапливает зимний снег («Пуш уйӑхӑн вӗҫӗнче/Хӗвел пӑхрӗ ӑшӑтса,/Силпи чӑваш ялӗнче/Юр ирӗлчӗ васкаса»). Здесь тот случай, когда говорят: голова всему — начало. Позже — о символической значимости бинарной оппозиции «начало-конец».

* * *

Не присутствует ли общий корень в словах Нарспи и наркӑмӑш?

Конечно, нет! Это случайное совпадение частей слов. И все же…

Как-то Асьтахар Плотников, хотя человек немногословный, но зная мои некоторые публикации по данной теме, не выдержал неожиданно хитро приколол: а если поковыряться и поискать нечто общее между словами «Нарспи» и «наркӑмӑш», наверное, можно найти нечто общее?..»

Но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки, а остальное… А остальное заставляет задуматься.

Еще раз повторимся: часть слова «нар» в «Нарспи» и в «наркӑмӑш» — это всего лишь факт случайного совпадения, ни в этимологическом плане, ни в плане семиотическом между ними нет ничего общего.

И все же заглянем в сцену отравления Нарспи своего мужа. Именно по какой-то случайной причине эти два слова находятся не просто на одной странице, но в соседних строфах.

«… Наркӑмӑшӑм, эс паян

Хӑвӑн ӗҫне туса пар!»

 

Ҫапла паян пӳртӗнче

Нарспи, мӗскӗн, хурланать,

Чунӗ вӗркет, пуҫӗнче

Усал шухӑш хускалать.

 

«…Сделай ты свое мне дело,

Услужи сегодня, яд!.. »

Так Нарспи исходит грустью,

Вся душа ее кипит.

В голове решимость злая

Страшный замысел родит.

(Художественный перевод Педера Хузангая).

(Буквальный перевод: Яд, ты мой, сегодня/Cделай свою работу!/ Так сегодня Нарспи, бедная горюет/Вся душа ее кипит/Злая мысль шевелится (двигается; в смысле: зарождается))

Сцена отравления мужа заслуживает отдельного разбора, как в плане рассмотрения психологии героини, так и в плане мифологическом (в частности, рассмотрения бинарной оппозиции «свой-чужой»). Пока это не входит в наши задачи.

Мы же рассмотрим такую фразу: «Наркӑмӑшӑм, эс паян хӑвӑн ӗҫне туса пар!», которую переведем так: «Яд, ты мой, сегодня сделай свою работу!». Но это не совсем точный перевод. Нарспи обращается к яду, добавленному в суп, как к живому существу, сотоварищу по совершению убийства. Аффикс «-ӑм» в обращении «наркӑмӑшӑм» предполагает определенную степень близости обращающегося к обращаемому, и поэтому точнее можно было бы перевести так: «яд, ты мой дорогой!».

Случайно ли употребление слова, своей частью повторяющего имя героини. С точки зрения рассказчика-повествователя – случайно. С точки зрения Автора, наверное, не случайно. Он «подбрасывает» повествователю кажущееся (!) однокоренное с именем героини слово, а тот «запускает» его в повествование.

Автор провоцирует читателя на рождение ассоциативной связи имени героини Нарспи и именование зелья отравы — наркӑмӑш. Но это должен быть именно ассоциативный образ: отравленная ядовитой злобой мести Нарспи сама — словно эта отрава. Таким образом, факт случайного совпадения частей отдаленных друг от друга слов Автором превращен в прием, усиливающий как иллюстративную, так и психологическую действенность данной сцены.

© Станислав Убасси

Иллюстрации: художник Праски Витти; изображение инь-янь в виде волчицы и волка — ©JoJoesart